28.
***
Поэт грустит, когда кругом веселье,
он отрешён от будничных сует.
Спешит дитём попасть под дождь весенний,
и ищет повод, чтоб не выйти в свет.
Ночь напролёт он пишет вдохновенно,
и может месяцами не писать.
Несёт, как крест, в себе характер скверный -
чужой дуде не станет он плясать.
Когда сочтут немного сумасшедшим,
он улыбнётся грустно, невпопад.
Мир признаёт поэтов лишь ушедших...
Он жив ещё, и этим виноват.
29.
***
Умолкли звуки. День уснул.
Луна вздремнула в колыбели
над старой кельею в лесу,
сегодня ветры ей не пели.
Вокруг такая тишина,
что даже шёпот слышен чётко.
При свете лунном у окна
монах перебирает чётки.
Какие беды гонит прочь?
И почему глядит так грустно?
Я отступаю тихо в ночь...
"Помилуй, Господи Иисусе".
30.
***
Пока безумствовал вития,
душа качалась на весах,
и кружева ворот литые
не пропускали в небеса.
Ни "за", ни "против" билась стрелка,
как зыбкий мостик над рекой.
Корабль бумажный плыл сквозь Лету,
и невозможен был покой.
Ложились строчки торопливо
и перечёркивала мгла
слова штрихами летних ливней,
и я вернуться не могла.
И сон казался странной явью
за гранью быта - бытия.
Скороговоркою пиано
звучала где-то лития...
31.
***
Не пытайтесь меня переделать!
Я не глина, не тесто, не воск.
И, покуда душа ещё в теле,
ни к чему мне напыщенный лоск.
Я по жизни пройду северянкой,
сохраняя законы тайги.
Здесь суров приговор за подлянку
и становятся ближе враги.
В зимовье оставляют припасы
тем, кто следом случайно зайдёт.
И шагают по кручам опасным,
где нет выбора - только вперёд!
Не пытайтесь меня переделать!
Не отводят таёжники взгляд.
Чу! Душа, как струна зазвенела.
Значит, снова - ни шагу назад.
32.
***
При свете лампы пролистаю прошлое...
За уголками загнутых страниц
рассыпались подшипника горошины,
на колесе фортуны вечный блиц.
Вопрос - ответ. Я снова проиграю.
Пусть торжествует ловкий секундант.
Я тихо, незаметно выбываю,
из жизни выбываю в никуда.
И эта ночь, когда листала прошлое,
и этот блиц сотрётся за чертой.
И на холме за полюшком некошеным
я обрету под соснами покой.
33.
***
Она в тебе выдумывала нежность.
Она в тебе выдумывала пыл.
Ты в лодке быта тихо, безмятежно
плыл по теченью, против - не любил.
Ты не был смелым рыцарем в доспехах,
не признавал романтики цветов.
В судьбе казался неприметной вехой,
от лотереи маленьким квитком.
Счастливая случайность лотереи,
закономерность неслучайных встреч...
Она давно скрывает и жалеет,
что даже дружбы не смогла сберечь.
34.
***
Я тебя воскрешаю, как Бог.
Да простит Он сравнения ересь.
По-над городом стелется смог.
Просыпайся, мой Вовка, мой Гелиос.
Отразись в золотых куполах,
постучись в недоверчивость окон.
С колоколенок колокола
голубей подымают высоко.
Я тебя воскрешаю в себе,
свято верую в сбыточность чуда,
и бегу, вопреки, по судьбе
в дом, где бьётся на счастье посуда,
где стекляшки в калейдоскоп
даришь ты от души, по-соседски.
Я тебя воскрешаю, как Бог,
недопетое Вовкино детство.
35.
***
Слова жгутом остановить по каплям.
В разрезах глаз не спрячется душа.
Боль отдирая побуревших крапин,
прижать к бумаге нерв карандаша.
Обет молчанья Богу или чёрту -
и с Тем, и с этим нынче я на "ты".
На горизонт, безмолвно распростёртый,
легли заката красные бинты.
Слова - жгутом. С улыбкой Гуинплена
я покидаю вымышленный кров,
чтоб не посмела вырваться из плена
моя слепая, глупая любовь.
36.
***
Не напишется всуе - на бегу, на лету...
Я печали рисую, словно саваны тку.
Век поэта недолог до свечей, панихид,
бродит в сердце осколок от заспинных ехидн.
Бьёт косая по ставням, ждёт меня у дверей...
Не читай отходную, подожди, иерей.
В недописанных строчках тонкой ниточкой пульс.
Не облегчишь, ты, отче, неизбывную грусть.
Прогоню я косую. Приходить не велю.
Не читай отходную. Слишком жизнь я люблю.
37.
***
Что за блажь - выйти в ночь, чтоб поплакать,
чтоб не слышал, не видел никто?
Не взирая на темень и склякоть,
следом выскользнул преданный кот.
Прогоню, уходить не захочет,
впору орден за дружбу вручить.
Старый филин за речкой хохочет,
рыжий кот на коленях урчит...
38.
***
Говорят в народе, коль пришла беда,
не держи ворота на запоре.
Не подвластна плугу в поле лебеда,
черпаком не вычерпаешь горе.
Спрячется в закрытых тканью зеркалах
глаз и губ родных
потусторонность.
Не воротит Бог и промолчит Аллах,
да и друга горе не затронет.
Вслед за первой тризной и второй черёд,
третьей и четвёртой...
Опустеет
старый дом.
И будет недород,
и хлеба на поле не поспеют.
И уйдёт в колодце в никуда вода,
и ветла засохнет у забора.
Говорят в народе, коль пришла беда,
не держи ворота на запоре...
39.
***
Не сделать "па" в скользящем реверансе,
мне грациозность вовсе не к лицу,
хотя люблю старинные романсы,
и тройки, что подогнаны к крыльцу.
Люблю тот век за искренность поэтов,
салоны, где стихи читали вслух,
и, как дитя, кручу я вспять планету,
пока рассвет не пропоёт петух.
40.
***
Совсем немного до больших снегов.
Уже предзимье схватывает душу.
Поёт печаль застывших берегов
во мне ивовой дудочкой пастушьей.
Совсем немного до больших снегов...
Ты помнишь - пела Герман о надежде?
Я напеку с брусникой пирогов,
ты приходи чаёвничать, как прежде.
Пускай у нас с тобою нелады.
Характеры меняются с годами.
В один конец глубокие следы,
и лёд разлук растает между нами.
41.
***
Ах,эти взгляды и ресницы
длинней девчоночьих... Юнец!
Кому сегодня в ночь не спится,
кого Вы звали под венец?
Кто Вами будет вновь обманут,
да так, что кругом голова?
Как часто дев наивных манят
дурман-трава, дурман-слова...
42.
***
В лабиринте старых истин,
в лабиринте старых снов
листопадом повод выстлан
для рожденья новых слов.
Полудерзких, полугрешных...
Полувызов - бросит в дрожь.
Выбирай: орёл иль решка?
Полуправда. Полуложь.
В лабиринте старых истин
Шестопсалмие. Свеча.
Буду ныне. Буду присно.
Не судите сгоряча.
43.
***
Сыграй ноктюрн на капельках дождя,
пусть улыбнётся хмурая погода.
Я научусь терпенью ожидать,
и принимать, как дар, твои невзгоды.
Сыграй ноктюрн... Тоска... Дожди... Виски...
Замёрзших пальцев робкое касанье.
Два одиночества в наивности близки.
Готовит осень свадебные сани.
44.
***
Как тяжело отречься от сомнений,
и горяча опять епитрахиль.
Поэт и ангел, и безумный гений.
Рыдай о детях божиих, Рахиль.
Рыдай о тех, кто вечно неприкаян,
кому неведом на земле покой.
Пусть наши души в небо отпускают
короткой разрешительной строкой.
45.
***
Не умаляй значенья наших встреч,
не называй их буднично "свиданья".
Порою чувства сложно уберечь,
и мы воспринимаем их, как данность.
Иное предначертано судьбой.
Не умаляй, зажги сегодня свечи.
Там, в небесах, не властны над собой,
давно познали наши души вечность.
46.
***
Политиканов старая игра -
на званый пир позвать незваных в гости.
Рассаживают нищих по углам,
пока крупье перебирает кости.
Несут остатки праздничных пиров,
как в мавзолее, очередь в сортире,
на сто кусков раскромсанный пирог,
официант с улыбкою сатира...
Бесплатный сыр дают опять взаймы,
не оставляя пришлому надежды.
На баннер с надписью "Рабы не мы!"
перекроили брачные одежды...
47.
***
Встречных бледная безликость,
чуждо в городе чужом,
не узнать и не окликнуть.
Город в серость погружён.
Пережёван центрифугой,
сушит улиц мокрый плед,
где троллейбусные фуги
ждут покорно красный свет.
Зебру будней пробегая,
запираясь на засов,
то смеётся, то рыдает
тихий бред безликих снов.
48.
***
"Посеребрением на нас летят дожди..."
Андрей Белый
***
Летят дожди, покинув небеса.
Размыты улиц странные маршруты.
Летят дожди на лица, на глаза.
Летят они на рваных парашютах.
На мостовые с листьев, черепиц
срываются, рассыпавшись на капли.
Дождливое каприччио, каприз
придумал Бог...
На то Он Бог, не так ли?..
Летят дожди…
49.
***
В сусальном золоте листвы,
насквозь пронизанную светом,
так трудно осень нам простить
за то, что быстрым было лето.
Грибных дождей наперечёт.
Да что грибы, когда - любима!
Когда внизу река течёт,
а в туеске на дне малина.
Когда под радугой вдвоём,
и нет желаннее мужчины.
Когда мы осени не ждём
и губы слов красноречивей.
50.
***
Зачем мне врать про прелести житья
в провинции, к тому ж, отнюдь не южной?
Мы для России - дети для битья
и никому провинциал не нужен.
Во лбу семь пядей, новый Михаил,
со связкой книг не побредёт в столицу.
Тупой чиновник, зависть затаив,
антизакон найти не поленится.
Своих бы чад пристроить не у дел,
да свято место пусто не бывает.
Где вилами законы - по воде,
папаши, что у власти, не зевают.
Извечное, кому жить хорошо,
останется лукаво без ответа.
Здесь время Ломоносовых прошло,
для Мишки из деревни нет просвета.
Пахать и сеять - вот его удел,
покуда хватит крепости и силы,
покуда не распустится кудель.
Безродных слишком много у России...
51.
***
Не уходи. Поговорим.
Зачем выдумывать причины?
Твой приговор неумолим,
лишь потому, что ты - мужчина.
Последним словом за cобой
ты отрезаешь путь к возврату.
Позёмки плачущий гобой
сожмёт виски... Не виновата!
Не уходи, поговорим.
Жизнь не игра в твоей премьере,
где ты судья, я - вечный мим,
играем сцену недоверья.
Поговорим о том, о сём.
Ты помнишь, это было. Было!
Когда казалось - донесём
и боль, и радость до могилы.
Не уходи...
52.
***
Сыромятной под горло подпругою
затянули, да только лопнула.
Хоронили напрасно друга вы,
по болотам, по ржавым топая.
Не по-божески, вот и вязнули,
и хлебали зловонное глотками.
Ну, куда вам до Бога, грязные!
Вы от криков своих оглохнули.
Судный день обозначен для всякого.
А на суд не приходят – окольными.
Самозванная звонница брякает.
Зря над другом моим колоколили.
Встанет чистый он и непоруганный.
Пусть не ангел, да всё же с крыльями.
Хоронили напрасно друга вы.
Эвон, скрипнули твёрдыми выями...
53.
***
У лимана, где не было ливней,
только хрустом безжизненным соль,
не слыхавшая сроду про Грина,
одиноко векует Ассоль.
То, что было, из памяти стёрто,
да и смертушка не за горой.
Выйдет утром на берег, на мёртвый
и любуется алой зарёй...
54.
***
Вдруг налетят сварливо свиристели,
за пять минут рябину обклюют.
Наступит ночь, и заблажат метели,
стучась ветвями голыми в уют.
Похожий на ковчег большого гроба,
притихнет за дверями старый дом.
Прочь побредут горбатые сугробы,
и на ходу застынут за углом.
55.
***
На паперти пусто, и дворник церковный
метёт пожелтевшие листья.
Увидел и поднял украдкой целковый -
в хозяйстве нехитром сгодится.
На паперти пусто. Сегодня прогнали
бомжей и других побирушек.
Уехали гости. Они не узнали
о тех, кто бывает снаружи.
О тех, кто не ставит грошовые свечи,
и руки Владык не целует...
А дворник церковный напился под вечер
и хрипло кричал "Аллилуйя"...
56.
***
Недосягаемость... Разлука...
Вновь растворяет темнота
шагов стихающие звуки,
и остаётся пустота.
Ветвей растерянные тени,
окна бездонного проём.
О, дай мне, Господи, терпенья
не думать в эту ночь о нём!
Недосягаемость. Разлука.
В чужом окне погашен свет.
Чужие губы, тело, руки...
Ты - муж чужой, но Мой Поэт!
57.
***
Время рассыпалось в прах,
дунешь - поднимется пыль.
Что ты читаешь, монах?
Было от слова быль?
Сотни столетий - зола.
Столб соляной за грехи.
Сможешь найти слова?
Ныне придёт Рахиль.
Где её дети, скажи?
Должен о том ты знать.
Лист под рукой дрожит.
Плачет безумная мать.
Время рассыпалось в прах,
минув пещеру твою.
Что ты читаешь, монах?!
- "Се у двери стою"...
58.
***
Мне выпала зрячесть и больно зрачкам
в осколках зеркальных вчерашнего смысла
увидеть слепые глаза скрипача
и радугу ту, что вверху коромыслом.
Ах, как он неистов - безумец богов.
И небо кровит под босыми ногами.
Ему не дано ни друзей, ни врагов.
Он тот, кто приходит однажды за нами.
Конец и начало. Река и исток.
Протест и смиренье. Пастух и пастушье.
Ни ангел, ни дьявол... Быть может, сам Бог,
сошедший стучаться в закрытые души.
59.
***
Всё в бренном мире - суета.
Всё прах, и не имеет смысла.
Полос газетных чернота
давно подмокла и прокисла.
Стакан гранёный - не хрусталь,
не переломит лучик света.
Грааля истина пуста,
как рамка бывшего портрета.
Почивший лидер не отпет,
и потому не похоронен.
Прости нас, Господи, за бред.
Для многих стал Ты посторонним.
Ты в этом веке для продаж,
и на штампованных иконах
петитом набран Твой тираж.
Ты, как газета, узаконен.
Не потому ль храм не в чести,
хотя такое и не гласно.
В притворе, эх, перекрестись,
священник прячет в сумку рясу...
60.
***
Прозрачный день в деталях схватит взгляд.
Запомнит голубей, клюющих крошки,
и три шестёрки на такси подряд.
Безногого с растянутой гармошкой.
В толпе безликой выхватит лицо,
знакомое проступит в нём неясно.
И сам себе покажется глупцом,
прочтя во взгляде встречном безучастность.
Закружит вихрем жёлтый листопад,
и понесутся листья вдоль асфальта.
Послышится вдруг голос "Виноват!",
и отзовётся эхо скорбным альтом...