ПО ВЕРХНЕМУ САКУКАНУ
Эвенки - прекрасные таежники. От их наблюдательности не ускользнет малейшее изменение в окружающей обстановке, они прекрасно ориентируются, разбираются в следах зверей, в звуках и обладают ясной памятью. Для них в тайге нет ничего нового, неожиданного, ничем их там не удивишь. Гр. Федосеев
Прошло семнадцать дней, как ушел в горы отряд Преображенского. Где теперь его искать? Вероятно, у самых ледников. Нелегкая предстоит нам задача - не менее ста километров по труднодоступной горной тайге!
Проводник Гоша Куликов неожиданно к тому же заявляет мне:
- Начальник, а я ведь никогда не бывал в Кодаре! - Ты это серьезно? - Ну!
- Я смотрю на своего помощника, стараясь уловить хотя бы тень растерянности на его лице. - Как тебе это нравится? - Дойдем!-уверенно отвечает Саша. - Дойдем, Куликов? - спрашиваю я проводника. - Не беспокойся, начальник! Дойдем! Володька Трынкин рассказывал мне про дорогу!
- Преображенский мне тоже рассказывал: луга- аян-изба-речка Няма- теснина -перевал. Знаю наизусть!
- Стало быть, дойдем.
Нам идти мимо Чарских песков, оттуда заболоченной тайгой на реку Верхний Сакукан и по ней до перевала, где нас должен ждать отряд Преображенского. Но если опоздаем к назначенному сроку, тогда придется догонять отряд уже за перевалом, на речке Левой Сыгыкте или на правом ее притоке, непосредственно у ледников.
Наконец тяжело нагруженный киноснаряжением и продовольствием олений караван медленно двинулся из Чары.
Вышли мы уже к вечеру, только чтобы покинуть село. Это очень важно в путешествии - первый переход сделать коротким, а первую ночевку-недалекой от населенного пункта. Первые километры пути-проверка: хорошо ли уложены и увязаны вьюки, правильно ли навьючены животные, не забыто ли что-нибудь, удобно ли подогнана обувь и многое другое, что можно исправить, вернувшись в село.
Перешли вброд Средний Сакукан и, когда спустились сумерки, заночевали на берегу какого-то озера. Спать улеглись в мешках, под открытым небом, без палатки. Над нами звезды и кругом таежная тишина. Только позвякивает колокольчик на шее одного из наших оленей.
И вдруг громкий голос Куликова: - Михаил Александрович, поздравляю с началом путешествия! Мы с Сашей расхохотались.
- Опомнился!-сказал Саша.-Это тебя надо поздравить с началом путешествия, а мы его уже давно начали, да так, что не дай боже!
На следующий день мы с Сашей снова удивлялись "забайкальским Каракумам". Нам нужно было доснять эпизод прохода оленьего каравана по Чарским пескам. Снимать было нелегко-у песков стояла жара. Оводы лютовали. Олени судорожно вздрагивали от укусов и сбивались в кучу.
Снимали до захода солнца, а потом направились к ущелью, через которое Верхний Сакукан пробивался в Чарскую долину.
Следующий день. шли оленьей тропой, которая должна была нас привести к Верхнему Сакукану. Начались невысокие холмы, среди которых встречались круглые, как метеоритные кратеры, озера. Берега их обрамлены зарослями лиловых бархатистых ирисов. Множество мелких кувшинок. А вокруг стояла высокоствольная лиственничная тайга.
Саша, как всегда, шел впереди каравана. Внезапно он остановился и принялся что-то рассматривать на земле. - Откуда здесь лошади?! Мы с Гошей подошли к нему.
- Какие лошади! Это мишкина работа,-сказал проводник.
На тропе лежала свежая куча медвежьего помета. У Саши загорелись глаза, он скинул с плеча карабин и, став в театральную позу, пропел басом: - А ну, медведь, выхоодиии!
- Ты это брось, Сашка! Он ведь все слышит и понимает,-оборвал его сердито Куликов. Мне сначала показалось, что проводник шутит. - Вы не смейтесь,-сказал он еще более серьезно.-Медведь, как человек, все понимает, только не может разговаривать. Нельзя о нем худо говорить. Он припомнит.
- Худо говорить нельзя, а хорошо застрелить можно! Вот это логика!-Саша так громко и заразительно рассмеялся, что Куликов не выдержал и тоже заулыбался.
Тут же Гоша рассказал нам об особом ритуале, который раньше строго соблюдался у эвенков. После удачной охоты на медведя устраивалось пиршество. На него приглашалось много народу. Медвежью голову клали к костру. Самый старший из присутствующих сажал рядом с собой охотника, убившего медведя, и произносил речь в его защиту. Он просил медведя простить охотника за то, что тот убил его, объясняя, что охотник не хотел этого делать, но его заставил голод. Потом все ели такамин - блюдо из мозгов, печени, сердца и легких медведя, сваренных в жире. Разделяя трапезу с охотником, люди как бы брали долю греха на себя и тем самым облегчали его вину перед зверем.
У многих северных народов в старину существовал культ медведя. Повидимому, и до наших дней дошло какое-то особое почитание этого животного.
Преодолев несколько возвышенностей, мы увидели широко разлившуюся реку. - Вот он, Верхний Сакукан!
- Здесь следы надо искать,- сказал проводник. Разошлись в разные стороны, стали шарить глазами по береговым песчаным отмелям.
- Есть! Нашел! Вот они! - крикнул Саша. Сомнения не было-это прошел караван Преображенского. Даже видны были отпечатки резиновых сапог.
Следы исчезали в одной из проток реки. Мы долго шли по берегу, но следы больше не встречались. - К наледи ушли,- говорит проводник. Направляемся вброд через протоку к белеющему вдали огромному ледяному полю.
Верхний Сакукан берет начало в самом сердце Кодара. У подножия хребта он распадается на множество проток. Такие места у забайкальцев называются аянами. Среди проток лежат большие острова наледей.
Мы подходим к кусочку перелетовывающей зимы. На поверхности наледи отчетливо видны следы лежки оленей.
- Все ясно! - кричит проводник.- Трынкин заводил караван сюда, чтобы олешки от комаров отдохнули.
Дали отдых и мы своим животным. Они сразу же разлеглись на льду и блаженно закрыли глаза. В воздухе не было ни одного комарика.
Но зато после того как мы, оставив аян с наледями, вошли в ущелье, где с двух сторон реку обступили высокие скалистые горы, оводы с остервенением набросились на нас и на наших животных. К тому же на крутой горной тропе вьюки то и дело сползали с оленей.
Даже всегда спокойный, флегматичный наш проводник совершенно преобразился. Он извергает фонтаны русско-эвенкийских ругательств. Саша не в силах сдержать смеха, а Куликов обижается:
- Ты чего скалишь зубы, Сашка?! Лучше давай помогай, налаживай вьюки!
Головы оленей низко опущены к земле, виден худосочный круп да развесистые, как куст, рога.
Куликов часто останавливает караван и беспокойно осматривает животных. - Ты чего их так оглядываешь? - спрашиваю я.
- Ну и сундуки же у вас! Погубят они моих олешков! Видите, они уже совсем силы потеряли. - Почему так думаешь?
- А вот смотрите на хвостики. Опустились ведь! Значит, олешки устали. Пора лагерь устраивать!
Я знаю, что олени очень покорны и будут тащить грузы до последнего, пока не упадут; больно ли им, тяжело ли-они ничем не выразят своего недовольства, свою усталость. Только по хвосту об этом и можно узнать! Если маленький коротенький хвостик бодро торчит вверх-значит, олень не устал, а когда хвостик опущен - скоро совсем выдохнется.
За этим хвостом, как за барометром, следят оленеводы и вовремя делают остановку, дают оленям отдохнуть. Хороший хозяин всегда бережет своих рогатых помощников. Я сказал:
- Так давай здесь и остановимся, устроим лагерь! - Не спеши, начальник,-ответил Куликов.-Надо найти такое место, чтобы олешкам было еды вдоволь.
Мы проходим еще сотни метров, минуем высохший ручей и на высоком берегу обнаруживаем сплошные заросли ягеля. Гоша внимательно смотрит на землю. - Вот здесь и олешкам, и нам будет хорошо! Вьючным животным наконец был дан заслуженный отдых. Вскоре запылал костер. Поставили палатку: хмурый вечер предвещал пасмурную погоду. Это был наш первый лагерь в Кодаре. За бурлящим Сакуканом тянулась цепь скалистых вершин. Над тайгой гордо возвышались отвесные серые утесы. Островерхие громады терялись в облаках.
Вечером впервые за время нашего путешествия пошел дождь. В пасмурную погоду все-таки еще можно снимать, и даже иногда получается неплохо. Но дождь-лютый враг кинооператора.
Всю ночь по палатке барабанили капли. Не изменилась погода и утром. Приходилось ждать, иначе мы рисковали подмочить вьюки с пленкой.
К концу второго дня ливень прекратился, но все еще было пасмурно. Мы решаем воспользоваться затишьем и двинуться. Пока вьючили оленей, с неба снова закапало. В сумерках и под моросящим дождем продвигаемся вверх по Сакукану. Река сильно прибыла, помутнела, стала более шумной. Переходим вброд многочисленные ручьи. А сверху все моросит и моросит.
У реки Нямы, впадающей в Сакукан, как и значилось это на схеме, нарисованной для меня Преображенским, обнаруживаем несколько заброшенных изб геологов. В одну из них втаскиваем вьюки вместе с седлами. Все промокло, отсырело: продукты, патроны, спальные мешки. Пленка каким-то чудом сохранилась сухой, аппарат тоже. На просторных нарах раскладываем содержимое вьюков.
- Сашка! Зажигай костер! Кипяти чай!-кричит проводник.
- Где "зажигай"? Кругом вода! - В избе зажигай!
Саша в недоумении смотрит на Куликова, а тот молча отрывает топором несколько досок от нар и на земляном фундаменте, устроенном для когда-то существовавшей железной печки, разводит костер.
Моментально изба наполняется дымом. Сидим на полу: голову поднять невозможно.
- Тащика теперь дров с улицы,-повелительным тоном говорит проводник Галаджеву.
За несколько дней этого похода Саша и проводник очень сдружились. Под внешней грубоватостью, с какой они обращаются друг с другом, скрывается большая теплота чувств и искренняя уважительность.
Через минут пятнадцать мы согреваемся горячим чаем. На душе становится весело. Да и дождь, словно убедившись, что нас не запугаешь, стал утихать. Уже можно разглядеть окрестности нашего пристанища.
Небо постепенно проясняется, то здесь, то там ярко проблескивают мелкие, как пыль, звезды. Из-за гор показывается луна. - Ура!-кричит Саша.-Погода будет!
Просыпаемся поздно. Светит солнце. В окно виден очень красивый водопад. Его тонкая струя летит с обрывистых утесов.
Весь день мы сушим вещи. К вечеру уже все собрано, и мы снова отправляемся в путь.
Идем по косогорам, сплошь заросшим кедровым стлаником. На крутых подъемах и спусках вьюки сползают то на круп, то на шею животным. Каждый раз приходится останавливать караван и перевьючивать оленей.
Едва мы сделали несколько шагов после одной из таких остановок, как наш каюр вдруг бросил повод головного оленя, схватил тозовку и побежал, крикнув на ходу: - Кабарожка!
Я поднял глаза и увидел маленькую рыжую козочку, прыгающую по камням. Козочка поднялась на каменную глыбу и застыла неподвижно, устремив любопытный взгляд на нас. Я потянулся за ружьем, но тут же мысленно обругал себя, быстро раскрыл фотоаппарат и щелкнул несколько раз. Какая досада, что кинокамера в это время была далеко в оленьих вьюках!
Куликов выстрелил, кабарга побежала, остановилась, еще раз посмотрела на нас. Не очень торопясь, побежала снова и скоро скрылась из виду. - Мясо убежало! - сказал с сожалением Гошка. А я был рад, что кабарожка осталась невредимой. Через километр дорогу нам преградил грозно бушующий ручей с названием Биракан. За ручьем стояли две заброшенные избы. После разведки выясняется, что вброд перейти Биракан невозможно-нас там разом смоет вместе с оленями.
- Ну что, братцы, делать будем? - спрашиваю я молодежь. Ребята молчат.
- Берите топоры, надо рубить лесины и мостить! - Правильно, товарищ начальник! - говорит проводник.
- Верно, товарищ начальник! - поддакивает ему в тон гораздый на шутку Саша.
Мы бросаем два дерева поперек потока. Течение тотчас сбивает их и засасывает под камни. Находим место поуже, где на берегу лежат большие валуны. Здесь мост будет повыше над водой.
Снова рубим и снова тащим сырые и тяжелые лиственницы на плечах. Изрядно помучившись, перебрасываем их через ручей. Два ствола, качаясь, повисли над потоком.
Мы втроем перебираемся по лесинам на другую сторону. Тут мы сможем воспользоваться подходящим
стройматериалом, который в избытке представляют нам полуразрушенные избы. В одной из них, устроенной, очевидно, под склад, пол устлан жердями. Мы тащим их к реке и настилаем поверх лесин, а сверху кладем широкую дверь, которая была давно кем-то сорвана и валялась перед избой. Мост получился хоть куда. По нему мы спокойно переводим навьюченных оленей. Здесь же в одной из хижин мы и заночевали. От шумного ручья Биракана тропа резко пошла в гору. Начались крутые подъемы и спуски. Склоны сплошь поросли ягелем-от него земля белая, словно ее запорошило снегом. Оленям раздолье! Они на ходу лакомятся излюбленным кормом.
Но под ягелем иногда скрыты большие камни. Копыта животных проваливаются в щели между ними. Один из рогачей провалился так по самое брюхо, и только общими усилиями мы смогли вызволить его из каменного плена.
Следы каравана Преображенского опять ведут через Сакукан на противоположный берег. Река здесь уже узкая и бурная, едва ли устоишь на ногах, переходя ее вброд. Но иного пути нет: выше по течению скалы отвесными стенами обрываются к воде.
Мы распределяем оленей. Куликов берет четырех, нам с Сашей достается по три. - Ну, начальник, смотри!
Проводник первым входит в воду, выбирает самое мелкое место. Мы следим за ним с замиранием сердца.
Вот ему уже вода выше колен. Олени попали в струю, их с силой отбросило вниз по течению. Удержались они только потому, что связаны друг с другом. Когда они достигают середины потока, вода достает им по брюхо и окатывает низ вьюков. Животные с большим трудом преодолевают бешеное течение. Еще мгновение-и они выскакивают на противоположный берег, Куликов моментально бросается на землю, срывает с себя сапоги и выливает из них воду. - Ух! Холодная! - кричит он.
Вторым идет Саша, он с воплями, но благополучно переходит Сакукан.
Наступает моя очередь. Проводник кричит: - Смелее! Только не задерживайтесь, а то собьет! Вхожу в реку. Через два шага сапоги наполняются
ледяной водой. Ломит кости. Кругом клокочет поток. Одно неловкое движение-и полетишь в реку, течение потащит, исколотит о камни. Я широко расставляю ноги и иду, иду сквозь бешеный напор течения. Наконец со вздохом облегчения ступаю на твердый берег.
Едва мы успели порадоваться благополучной переправе, как начался дождь. Все кругом погружается в туман, в трех шагах ничего не видно. Под ливнем устраиваемся на ночлег.
Дождь не перестает и утром. Предстоит последний, но самый трудный переход. В такую погоду его не одолеешь, А ведь сегодня уже 16 июля. Значит, мы опаздываем. С перевала отряд географов должен был уйти вчера, пятнадцатого. Может быть, только дождь задержал их?
- Опоздали...-машет рукой Саша.-Самим придется добираться к ледникам. - Доберемся,- успокаивает проводник. Наша одежда насквозь промокла. Даже после ночи, проведенной в палатке, она остается неприятно влажной. Сырой холод пронизывает до костей. - Давайте запалим кострище!-предлагаю я. - Давайте! - Даешь кострище!
Мы стаскиваем в кучу пни, коряги, сушины, гнилые бревна. Через некоторое время с шумом разгорается гигантский костер. Пламя его взметнулось метра на четыре от земли. И через час, несмотря на то что нудный убористый дождь не переставал, мы стояли возле шумного пламени костра совершенно высохшими, обогретыми.
Оказывается, и в дождь можно просушиться у таежного костра - были бы пни и коряги, смолистые и сухие внутри.
Дождь прекратился только через два дня. Установилась сухая, но пасмурная погода. Мы собрались в последний переход, самый трудный и опасный.
Дело в том, что от места нашего ночлега в верховьях Сакукана начинается узкая пятикилометровая теснина. Склоны гор там очень круто обрываются к воде. Зажатый скалами, Сакукан дико мечется и ревет.
Местами Теснина сплошь заполнена Льдом. Река вырывается из ледяной пасти, как из громадной трубы. Над руслом висят мосты из чистого голубого льда. Зияют отверстия гротов. Свисают причудливые ледяные натеки. Со скал срываются мощные струи живописных водопадов.
Мы вынуждены забираться выше в горы, чтобы обойти теснину. Все реже делается лиственничная тайга, и вскоре даже отдельные низкорослые деревья остаются внизу, начинаются сплошные заросли кедрового стланика. Земля покрыта густым слоем ягеля.
Но вот кончается и стланиковая зона. Вокруг только жалкие заросли карликовой ивы. Под ногами осыпи- страшные места в горах. Передвигаться по ним опасно и трудно. Достаточно неверного шага, и каменная лавина заскользит вниз. А внизу - острозубые скалы, теснины.
Прежде чем пройти через осыпь, приходится потоптаться на месте, чтобы вызвать обвал всего, что может обваливаться. И только после того, как каменная масса осыпется и утрамбуется, можно делать следующий шаг. И так шаг за шагом.
На осыпях и вездеходыолени держатся неуверенно- их копыта не привыкли к острым камням, им больно.
Чтобы не случилось несчастья, мы через осыпи переводим по два три оленя. На это уходит много времени. Впереди уже виднеется перевал. - Мы у цели! - кричит Галаджев. Но проводник, взглянув на уныло опущенные хвостики оленей, отказывается идти дальше. - Начальник, надо таборить!
Я знаю, что проводник прав, и соглашаюсь. Здесь еще есть кусты кедрового стланика - они дадут дрова для костра, позволят сварить пищу и отогреться. Здесь, у границы снегов, еще обилие ягеля. Отдохнут животные, отдохнем и мы перед переходом через снежный перевал.
Мы развьючиваем изможденных рогачей. - Смотрите! - показывает Гоша на побитые спины оленей.
Мы расположились над самой тесниной. Слышен рев реки в ледяных тоннелях. Временами раздается страшный грохот. Это обрушиваются ледяные мосты.
К концу дня вокруг нас начали сгущаться тучи. Горы исчезли, потонули в плотном тумане, и мы одни на скале над тесниной. За перевалом небо окрасилось в бордовый цвет- где-то садится солнце.
Среди ночи появилась большая, ясная луна. Стало светло даже в палатке.
- Урааа!-закричали мы в один голос и выскочили из спальных мешков.
Удивительный фантастический пейзаж представился нашим глазам. Холодный серебристый диск светил над суровой горной пустыней. Внизу, в темном ущелье, еще ползли космы тумана. Над нашим лагерем нависла огромная скала, которая раньше была скрыта облаками. Ее вершину густо запорошил снег. С обрывистых утесов скатывались тонкие струи водопадов и, разбиваясь о камни, рассыпались в мелкую опаловую пыль.
- Завтра будет хорошая погода,-уверенно сказал проводник.
С твердой надеждой на солнце мы провели остаток ночных часов. А утром чуть свет уже были на ногах. Сверкали снега на перевале и окружающих горах. Было светло и сухо.
Ранним утром 20 июля мы начали последний переход к перевалу. Пять дней назад географы должны были уйти оттуда. Мы уверены, что отряд Преображенского давно уже шествует по Левой Сыгыкте, и нам придется догонять его еще в течение нескольких дней.
Снова идем по осыпям, взяв каждый по связке оленей. Выходим к краю теснины. Здесь она доверху заполнена нестаивающим льдом. По этой гигантской ледяной пробке мы передвигаемся осторожно и медленно, чтобы не оступиться в коварную трещину.
Переходим на другой берег Сакукана. По снежным полянам направляемся к перевалу. Все выше и выше, вокруг нас только снегом одетые мертвые скалы. И вдруг из-за камней показалась палатка. На ее колышке я вижу знакомую белую фуражку Преображенского и кричу: - Эээй!
И в ответ из палатки показался Игорь Тимашев, за ним Таня Александрова, а за ней и сам Владимир Сергеевич.
- Ну вот. Еще раз мы вас догнали! - взволнованно говорю я.
- И опять вам повезло! - отвечает Владимир Сергеевич.-Завтра мы уходим на Сыгыкту. Я не могу сдержать радости: - Как хорошо! Как хорошо все происходит! - Хорошо ли?-замечает Преображенский. Они уже знают о трагедии на Сулуматском пороге. Известие о ней привез каюр Володя Трынкин, который ездил в Чару за оставленным там снаряжением. Они уже перестали ждать нас, предполагая, что несчастный случай изменит весь ход нашей работы, а может быть, и сорвет экспедицию. На перевале географы задержались только из-за дождливой погоды...
Нас угощают вареной тарбаганиной. Впервые я пробую мясо этого животного. Вкусно.
На перевале нет ни единого кустика. Географы варят еду на туристском примусе. Долго готовится пища на этом агрегате. То ли дело в тайге - пали дрова сколько хочешь!
- Скорее надо уходить к лесу! - говорит Володя Трынкин, с грустью глядя на маленькое голубоватое пламя примуса.
- Завтра с утра отправимся!-утешает его Владимир Сергеевич.
Преображенский рассказывает нам об интересном походе к леднику, который они успели совершить, и о восхождении на одну из вершин.
- Замечательный вид открывается оттуда. Весь Кодар как на ладони! Вот были бы для вас кадры!
В этот же вечер мы вместе с географами забираемся на перевал смотреть закат. Величественная панорама развернулась перед нами. С одной стороны высится снежная группа гор с ледниками, дающими начало реке Левой Сыгыкте. А вдоль русла этой реки стоят скалы, похожие на средневековые замки. Перевал обрывается к истоку Сыгыкты почти отвесной стеной. Кругом снег, снег и темные пятна озер.
Оранжевый диск заходящего солнца приблизился к темным скаламзамкам. А на противоположной стороне уже померкшего неба выплывал красноватый диск луны.
|
