|
дед Егор с внуками
Житиё деревенское
В первый наш приезд в 1979 году, мы от автобусной остановки, которая находилась у колхозной конторы за Дешуланкой, перебрались по мостику через речушку и через огород прошли к дому. Нас не ждали. Явились мы без телеграммы. Дед Егор был на кухне. С соседом они поминали другого соседа, которому «девять дён исполнилось». Со входа Витя сказал: «Батя, знакомься, это моя жена. Тоже Ирина». Не знаю, растерялся ли дед Егор. Но внешне он оставался спокойным. Как будто появление сына с женой привычное дело. «Располагайтесь. Кидайте свои чемоданы, доставайте, что найдёте, сметану, творог, сало и садитесь ешьте». Есть после перенесённой тряски не хотелось. На зубах скрипел песок, потому что автобус то и дело, сворачивал на песчаные дороги и заезжал в каждое село по пути. Поэтому я выпила только холодного молока, подождала, пока поест Витя, и мы пошли на Ингоду. Мама Виктора была на колхозном покосе. И машина ещё не подъехала. У Ингоды дул ветерок. И последствия «укачивания» постепенно проходили. Пора было возвращаться домой. Как только свернули на Заречную, Витя сказал: «Вон мать бежит навстречу». Действительно по улице бежала колобком низкая полная женщина. Она и переодеться не успела. Как дед Егор сказал, что сын с женой приехал, так и рванула на улицу. Тут же посреди улицы она обняла и расцеловала сначала меня, и только потом сына. Так я приобрела и мать, и отца. Вечером вытопили баню, смыли дорожную пыль. Посидели за семейским столом. Своей матери я фактически не знала. Жила с бабушкой. Семья родителей распалась и мать жила с моей сестрой. Отец появлялся в Чаре изредка. И только в последние годы переселился из Среднего Калара в Чару насовсем. А вот с мамой Виктора, нашей бабой Ирой, у нас были другие отношения. Потом позднее я поняла, насколько мудрой она была. Сын привёз жену, которая ни с хозяйством управиться не может, ни корову доить не умеет. Вот читать, как и сама Ирина Ивановна, любит. Да и тоненькая, как тростинка. Куда такой детей рожать. Но через год мы появились в гостях с первенцем – Леночкой. А в то лето я удивлялась, что в дом заходит то одна, то вторая соседка. Не догадывалась, что невестку смотрят. Постепенно знакомилась со многими. Часто заходила баба Валя Нагаева, жившая напротив. В дальнейшем и внуки бабы Иры и бабы Вали летом играли вместе. Кое-что, конечно, делать я умела. И морковь прополоть, и картошку окучивать, и сено грести. А уж когда увидели, что ягоду я собираю быстро, то хвастовство перед соседями сыпалось как бы случайно. Однажды починила дома какой-то электрический прибор. Кажется, плитку. На другой день пришла соседка с углового дома и принесла допотопную плитку, у которой спираль укладывалась вверху в желобок. Такие давно уже не выпускали, но запасная новая спираль лежала в заначке. Так что оживила плитку вмиг. Вот удивления-то было, что работает! А весь секрет у меня и был в том, что мы с бабушкой вдвоём жили. И приходилось осваивать и такие вот премудрости – утюги чинить, плитки. Запомнилось, что в дом все заходили в Дешулане без стука. Хотя, и появились и замки, и запоры на воротах, но старинное, родственное, семейское осталось. Витя вспоминал, что, когда праздновали Пасху, в гости ходили по всей деревне, неся своё угощение. А мама Виктора всю жизнь проработала в колхозе. Была телятницей, за свиньями ухаживала, на покосах колхозных косила. Отец пас коров, и был скотоводом. Со стадом коров с зимней фермы он кочевал на Куцоны. Там и работал тоже посменно. На Куцоны мы ездили на машине с доярками, чтобы набрать там жимолости. Жимолости было много и была она не горького сорта, как у нас в Чаре. В Чаре я при разведении жимолости, упорно искала кусты, где ягоды были хоть чуточку послаще. И теперь в палисаднике набираю ведро жимолости практически в любое лето. Ещё в Дешулане мы собирали грибы. Но, когда мы принесли грибы первый раз, мать хотела выбросить половину. Там в ходу были в основном грузди, рыжики. А мы собрали всё то, что собирали и в Чаре, белянки, сыроежки, подберёзовики, обабки... Дед Егор был заядлым рыбаком. От Куцонов он частенько приплывал на резиновой лодке с рыбой. Мог рыбачить и бродить по Ингоде целыми днями. Мать притворно ворчала: «Надоел уже с рыбою. Сам и чисти её». Но пироги с рыбой стряпала, да и жарили её ежедневно. Нам - «чарцам» удивлялись, что мы едим хариусов практически сырыми, слегка подсолив. Свою резиновую лодку дед Егор берёг. И, если давал нам её сплавать за Ингоду за черёмухой, то потом придирчиво осматривал каждый сантиметр – не проткнули ли, и заставлял тщательно просушивать. Ещё дед Егор умело отбивал литовки. И в сенокосную пору вечером во дворе часто слышался звон, это приносили править литовки соседи. А в той поленице, что была в скотном дворе в чехле, в брезенте у деда Егора было припрятано ружьё. Он не был охотником. Ружьё нужно было для забоя скотины, которую он умел и разделывать. Частенько деда Егора звали то в один, то в другой конец села. Возвращался он чуток навеселе и обязательно со «свежениной». О незарегистрированном ружье знала вся деревня, но никто ни разу его не выдал. А наша баба Ирина в свободное время брала очки и читала газеты. Хотя этого свободного времени в деревне практически и не было. Рабочий день в доме начинался спозаранку. Часов в шесть потихоньку скрипела входная дверь, звякал подойник. Начиналась утренняя дойка. Корова не стояла спокойно, и награждали её деревенским лексиконом от души. А если она умудрялась зацепить ногой ведро, тут уже вся деревня могла услышать, кто она такая... Затем корову выгоняли на улицу. Где проходил пастух «для частников» и собирал стадо. Слышались переговоры соседок. Шёл утренний обмен новостями. Поэтому спанья в эти часы у «гостей» не было никакого. Как не старалась баба Ира говорить тише, шепоток получался громким. Но просыпались дети чаще не от этого, а от запаха блинов. Особенно в дни, когда стряпался хлеб. Толстые, семейские блины с густой сметаной! Вкус и помнится и сейчас. На плитке такие не состряпать – именно в русской печке!. Ещё Дешулан с первого приезда запомнился земляникой. В том, 1979 – на пути от Николаевска до Дешулана «голоснули» местные. В руках у них были полные вёдра земляники. Запах наполнил весь автобус. Потом оказалось, что земляника в Дешулане была почти везде, в какую сторону не пойди – в острове, под Машиной горой. А на самой Машиной горе росли грузди. Впечатления от этих ежегодных доперестроечных поездок в Дешулан отразились потом во всей моей деревенской стихотворной тематикой. После отпуска начиналась пора писем и посылок. Писала письма маме Ире я. Витя, как-то сразу сбросил эту обязанность на меня. Писали обо всём. Я о детях, она о деревне, о том, что ждут нас снова в гости. Однажды я попросила Витю подписать конверт. Так в следующем письме нам написали, что боялись письмо распечатывать, вдруг со мной что-то случилось... Регулярно из Дешулана приходили посылки в фанерных ящиках. Высылали сало, молотую черёмуху, масло. Упаковывала посылки мать, а дед Егор забивал мелкие сапожные гвоздички и нёс посылку на почту. Недавно, убираясь в сарае, я обнаружила дощечку от такой посылки из Дешулана. Из Чары мы обычно высылали плиточный чай, которого почему-то не бывало часто в Дешулане. А, когда начались перебои со снабжением, и появились талоны, здесь в Чаре мы по талонам брали деду Егору папиросы. Талоны же выдавались на взрослых, не зависимо, куришь ты или нет... Вот и помогали мы «некурильщики» деду. А к лету обязательно старались прикупить кусок ситца, халат бабе Ире, тапочки, в которых и ходили и дома и по деревне.
|
